"Я тут совсем заволновалась и начала думать, к кому бы пойти. Можно, к примеру, к колдунам, но эти ведь дурой обзовут и окажутся правы, а мне это не поможет, скорее всего".
я так хочу похудеть на самом-то деле. не исхудать, а более подтянутой, но для этого надо не только больше двигаться, это-то ладно, но и не есть хуйни, а это анрил. В смысле, либо я не ем ерунды и прилежно двигаюсь и готовлю, либо делаю всё остальное, ну и что теперь.
Обожаю писать роман запоем (или сшивать), не люблю, что при этом херится почти всё остальное. Всё. Всёооооо.
Гуглю, значит, правила подачи документов в Питер и прям обмираю от ужаса. Я ж не могу, какая впечатлительная киса. И хочется! - но очень, очень страшно. Ну с другой стороны самые крутые вещи в жизни я так и делала - от ужаса вслепую, а тут хотя бы и азарт появился. Страх для меня неотъемлемая часть нового, расширения горизонтов, вот это всё. Я не помню, куда в незнакомое место/к незнакомым людям/к незнакомому делу я в последний раз шла вот без этого сосания под ложечкой - разве что с кем-то, кого надо защитить. Аааааааа. Я просто думаю, что никому не станет легче, если я перестану жить свою жизнь и начну тусить около семьи. Я всё равно не его жена (отцу), и ухаживать за собой он хрен допустит. Наоборот буду для них источник радости, если начну наконец жить отдельно, типа круто, ребёнок отделился, не пропадёт наверное, ура-ура. Но аааааа. Ещё же я могу не поступить, и тогда все эти беганья по потолку и вообще лишние! Но с другой стороны, лучше бегать по нему, чем то рыдать, то пялиться в стенку. Это так круто, когда _есть _чем чувствовать вообще. Аааааааа. Я чувствую себя в начале мультика.
печальное Теперь понятно, как это работает. До тебя просто не доходит полностью, что это правда. Как-то всё скомкано так, так нелепо, и ты не можешь даже ухватить, выпрямить, чтоб хоть что-то пошло так. Башка болит. На улице жара. Окна без штор наводят ощущение бардака. Абсолютно неясно, за что хвататься. Даже не страшно, а сквозь вату. Не доходит.
Это чувство, что мир любит тебя. И гадания работают просто нон-стоп, и в почтовом вдруг одновременно из Риги и Рейкьявика. Посылка, открытка и ещё открытка, и вот ты распаковываешь это всё, читаешь слова, смотришь ещё раз, завязываешь феньку, чуть не плачешь. Потому что _тебя _можно _любить, всё хорошо, эти гадательные строчки ещё, я не могу. Что всё _может быть хорошо, понимаете. Плачешь, нет ли... всем, кто это прочтёт.
Ну что сказать. Решила почаще сюда высовываться, чтоб как-то отдавать себе отчёт вообще. Я наверное буду щас часто писать, такое время. Перед НГ, 30го, устроила себе прям дозу праздника, все эти подворотни около Гипериона, лёд в переулках, роза на деревянной стене, я вышла из метро - и пошёл снег, впервые за декабрь при мне шёл, и около Гипериона был нетронутый. И там вся эта ирландская музычка, и в кои веки копошиться сколько хочешь, вообще никуда не спешить, вот хочешь три часа - и будет три. Вообще так сложно что-то разрешать себе, типа - да можно, можно, ничего ж не случится, если я ещё тут побуду. И если куплю ещё и вот эту штуку. И вот ту. Просто всё кажется, что стоит подольше делать что хочется - и всё, мир рухнет, мы все умрём, надо, надо. Что надо, кому надо - непонятно. Так странно отделять свои хочу от лихорадочного желания успеть.
Кончики пальцев до сих пор болят, хотя с мороза пришла несколько часов назад.
Вернулась домой и хочу писать роман. Так странно, что никто не презирает за сон до 4х дня, например. Вообще за то, что столько вещей можно.
Я боюсь, если расскажу, всё это станет какой-то попсой, но всё-таки. растекался мыслию по древу Я шла по тёмным улицам медленно, с огромным стаканом кофе, в каких-то даже перчатках без пальцев, как на этих ваших фоточках. Морская соль и розмарин (миндаль). Кофейня называлась "Правда кофе", пустота, огоньки, у барристы рука в татуировках до плеча. Иду наугад, прихлёбываю кофе, говорю - где метро? Да вы всё правильно идёте, вон оно. Второй раз за день говорят, что правильно.
Я сын полка. Я шла туда в каких-то ебенях, новое платье, новые колготки, красный шарф, красный свитер, три часа сна и раздолбанные ботинки месят грязь. Я думала, что ничего не знаю про тексты, ничего не смогу сказать и какой тогда прок, что я красивая. Я самая младшая там. Как в Жизальмо. Я прихожу - и мне сразу тепло, и все глаза на меня, я сажусь на последний стул. Нас шесть мальчиков и три девочки, есть Игорь из Ангарска, он по скайпу, он торчит с нами шесть часов, время от времени мы отключаем картинку, чтоб не тормозило, и тогда из компа несется только голос. Игорь чаще молчит, да и высказываемся мы чаще по очереди. Время от времени кто-то да вспоминает: - Игорь, вы ещё с нами? - Да, да, я тут!
Как хорошо, когда ты просто младший и просто часть, там все сильно старше меня, мы говорим сначала о профессиях, о делах, о писательстве, двое ушли из журналистики, двое пишут сценарии. Я не знаю, атмосфера принятия. Будто пришёл и сразу занял свою нишу. Будто у всех какой-то общий секрет. На перерыве сижу, пью чаёк, думаю - как же хочу есть господи боже сейчас упаду - и женщина отламывает половинку у банана и протягивает, а сама в это время жуёт вторую, и мне мычит - будешь, мол? Сломала стул, но кто-то тут же починил. Ссылаемся на реплики друг друга. Как будто все друг друга дополняем, из нас такая классная мозаика. Как же мне не хватало такого. И странно понимать, что твои целыхдвадцатьодингосподи - настолько всё-таки ещё, на самом деле. Настолько всего. Здесь дороги твои слова. Здесь ты как будто сразу больше весишь, и всё, что делаешь, имеет вес и смысл, и падает в такую мягкую, ладную тишину. Как будто её сделали только что специально для тебя. Я и не помню, когда в посл. раз сразу много людей _так слушали. На знакомстве. Потом, когда говорили про тексты. Много густой, хорошей тишины. Смотреть на других. Вот в Лите когда были тексты сверстников - мне не всё нравилось там, мягко говоря, а здесь я читала и думала - это честь. Это честь оказаться рядом с ними, я не знаю, как заслужила, но как же круто. Сначала думала, они мои ровесники, но я самая младшая, а приняли совсем-совсем как равную. Тут можно просто взять и предложить кофейных зерён и не почувствовать себя дебилом. Принимающая, располагающая среда, причём все связаны не общей неуспешностью (этого нет, тут ничего асоциального) - а лучше, глубже. Я не знаю, как сказать. Как будто в тебя вслушиваются, боясь спугнуть.
Я прихожу домой и кидаю в отца конфетой, а он в ответ приносит шоколадку. Приходит мама и приносит - от сестры - ещё одну. Брат готовит оладьи. Все ржут над моей смской про яйца, потому что я их сварила, но не съела, и написала "ОСТОРОЖНО ЯЙЦА ВСМЯТКУ НЕ ТРОГАЙТЕ". Их же никто не ест, кроме меня. Такие дни хочется пить до донышка. That it was real, and it was true.
Книгу читаю - как будто домой пришла. Или как будто всё это время хуже видела, слышала, не знаю, был отрезан кусок мира, а теперь всё в порядке наконец, и ты оглядываешься и думаешь - как же без этого? И все помнят тебя, и ты оглядываешься и вспоминаешь всех, и ощущение, что мир любит тебя, а ты его. И всё в порядке наконец и правильно. Я же шлялась по книжному и думала - дайте мне что-нибудь, хоть что-нибудь определяющее, годный знак, ребят, я не могу больше так, не хочу, ну правда. Мне прямо очень было нужно, как голодной. Меня ж нечаянно к тому-то стенду понесло, я заходила вообще не за этим. Как же люблю и как же хорошо. И слова подбираю третьесортные, затрёпанные, но это словно бы вернуться в место, где ты свой, не знаю совсем, как ещё сказать.
"эй, старый друг, давай опять обниматься: нам уже можно, ты теперь снова новый. эй, бывший главный мужчина, давай опять обниматься: нам уже можно, ты теперь старый друг. эй, пап, давай опять обниматься: нам уже можно, ты теперь бывший главный мужчина. эй, последняя любовь, давай опять обниматься: нам всегда можно". (Шаши Мартынова, "Вас пригласили").
О. "Мухи" Сартра отличное противоядие от лишнего чувства вины, серьёзно. Чувства вины за то, что счастлив, например. Когда читаешь это со стороны, ещё нарочито подчёркнутое, то как-то сразу так... адекватно становится. Пример на будущее. "Сжальтесь! Мы ведь родились не по собственной воле, нам стыдно, что мы взрослеем. Чем могли мы вас оскорбить? Взгляните — жизнь чуть теплится в нас, мы худы, бледны, низкорослы. Мы — бесшумны, мы — едва скользим по земле. И мы боимся вас! О, как мы вас боимся! Мужчины. Простите нам, что мы живы, когда вы мертвы". Простите нам, что мы живы, когда вы мертвы, вот и всё.